форум

В 2001 году профессор Михаил Лотман (Эстония) обнародовал свою «Семиотику страхов русской культуры». Семиотика — значит, знаки, обозначения, свидетельства языка. У каждого народа свои страхи. Изучая русские страхи, Лотман обнаружил, что уже с XVIII века Россия боится остаться без Украины.

Украина остаться без России не боится, а Россия остаться без Украины боится, и это отражается в ее языке и, конечно, в политике: сделать все, чтобы украинцы забыли о своем украинстве. Та же чухна — ладно, пусть помнит, что она чухна, а украинцы, что они украинцы, должны забыть, потому что если будут помнить, то могут уйти — и как же тогда жить?!

Лотман назвал это «специфическим украинским комплексом, фобией в русской культуре XVIII–XX веков». «Логика здравого смысла здесь не работает, — пишет он. — Почему, например, при явной сырьевой и — шире — экономической зависимости Украины от России, культурно-политически (чтобы не сказать: историософски) Россия зависит от Украины? Украина без России обойтись может, Россия без Украины — нет. Три четверти русских националистов (от милейших интеллигентов до фашиствующих) хотят «воссоединения» с Украиной (со столицей, разумеется, в Москве или Санкт-Петербурге) и лишь 5 процентов украинских националистов хотят «воссоединения» с Россией (со столицей, разумеется, в Киеве)».

Лотман высмеял известный тезис князя Трубецкого, что украинцы и русские должны быть одним государством, потому что они родственные народы. «То есть причины для объединения, — заметил Лотман, — не политические, не экономические, даже не стратегические, а чисто такие, я бы сказал, филологические».

Начало ХХI века ознаменовалось обострением недугов русского сознания. Оно стало сильно подозревать, что с надеждами вернуть Украину придется расстаться. До этих пор оно, как выяснилось, не просто жило с этой надеждой, а в известном смысле жило этой надеждой. Срочно был объявлен Год Украины в России. Вспыхнуло жгучее желание рулить украинскими выборами. Составили планы, назначили ответственных, определили «адреса, пароли, явки», финансирование.

Только после «оранжевой» революции в Украине Россия призналась самой себе, что все эти годы прятала голову в песок, считая украинскую независимость пустой формальностью. Только теперь страх, как ему и положено, преобразовался в настоящую фобию — в тяжелую, тоскливую недоброжелательность. Отвечать тем же украинец-христианин, естественно, не будет (если, конечно, можно такого найти). Всякое страдание — а это русское страдание поистине беспредельно — само по себе требует сострадания.

Это, однако, лирика, и не без лукавства, а есть и проза. Наблюдениями и соображениями вроде тех, которыми не первый год делится Лотман, очень хорошо бы снабжать украинскую старшину. Нельзя, наверное, сказать, что до сих пор она так уж плохо блюла украинскую независимость. Но делала она это во многом стихийно. Стихийность — великая сила, но не мешает и сознательность.

Здесь думаешь об украинском чувстве неполноценности. Чтобы быстрее от него избавиться, важно знать, и знать точно, из уст науки, что у русских похожая болезнь, только еще более тяжелая. Украина занимает огромное, возможно, роковое место в «русской душе». Убедившись в невозможности вернуть Украину, упомянутая душа может надломиться, как говорят те ее носители, которые понимают, что с ними происходит.

Осталось отметить, что украинской ущербностью в России не страдает никто, а в Украине русской ущербностью страдают многие. Россию могла бы вылечить вернувшаяся Украина, Украину — только время.